ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ЗИНОВЬЕВА

Зиновьев родился в 1922-м. Был летчиком, окончил войну в Берлине. Доктор философских наук, профессор логики, выдающийся ученый.
В 1976 году опубликовал небывалый по смелости анализ существующего в России строя — эпопею «Зияющие высоты», был изгнан из СССР в 1978-м, провел двадцать один год в изгнании. Написал более сорока книг: «Светлое будущее», «Гомо Советикус», «Иди на Голгофу», «Катастройка», «Россия на распутье».
В 1999-м вернулся на Родину, анализировал современный строй столь же критично, как некогда социализм. Создал многотомную историю общества, которое проходит процесс дегуманизации во имя прогресса. Народная трагедия, написанная языком народных сказок. Ничего подобного в литературе не было — сравнить не с чем. Пользовался репутацией бескомпромиссного человека, неуживчивого, одиночки.
Зиновьев был диссидентом дважды: выступил против социалистического строя, потом — против того, что пришло ему на смену. Критиковал Россию, потом — Запад. Этого никто не ожидал. Либеральные мальчики решили, что мэтр диссидентства изменил себе. Он-то как раз себе никогда не изменял. Просто он боролся не с социализмом, а с социальным злом. Боролся не за капитализм, но за истину. Видел благо не в Западе, а в гуманизме.
Те, кто вчера юлил, искал подачек от начальства, сегодня увидели себя более прогрессивными, чем Александр Александрович. Никто не сказал себе, что если в его жилах и бегает одна капля храбрости, то лишь оттого, что существует Зиновьев — человек, который эту храбрость производит в количестве, достаточном для большой страны.
В глухие годы этот человек во весь голос сказал то, о чем шептались по кухням, но сегодня-то мы и сами витийствуем — несправедливость отменили! А то, что несправедливость бывает разная — знать не хотим. Главная беда — не сталинский режим, не коммунистическая идеология. Главная беда — моральная неполноценность, позволяющая мириться с сегодняшним злом, если оно не похоже на вчерашнее.
Зиновьев оказался в одиночестве по той же причине, по какой остался один в семидесятые; он всегда говорил вопреки толпе. Толпа не бывает права, даже если это прогрессивная толпа.
Следует отстаивать разум, даже если всем кажется это занятие неразумным. Дар Зиновьева состоял в том, чтобы брать на себя ответственность за время и за народ. Это кодекс солдата, Зиновьев и был русским солдатом. Это кодекс рыцаря — он и вел себя как рыцарь. Какую бы форму ни приняло зло, можно быть спокойным: есть тот, кто встанет у зла на пути. Многим эта последовательность мешает. Казалось бы, все читали Шварца, а вот поди ж ты — после смерти дракона нуждаются не в Ланцелоте, а в президенте вольного города.
Зиновьев не пристроился ни к одной партии, если служил чему-то, то — России. А служить России часто приходится вопреки ей самой. Этот тип мыслителя и этот способ его приятия обществом для нашей Родины характерны.
Образованщина 70-х называла его выскочкой, а любой из них, трусов, знал, что так же рядили их коллеги о Чернышевском, сосланном в Вилюйск. Либеральная чернь 90-х объявляла его сумасшедшим, хотя любой проходил в школе историю Чаадаева, объявленного сумасшедшим по той же причине — разногласие с общественным мнением. Демократические фундаменталисты 2000-х отлучали его от демократии, хотя знали о прецеденте отлучения от церкви великого христианина —Толстого.
Место Александру Зиновьеву в истории определено — он займет его в ряду великих русских мыслителей: Чаадаева, Герцена, Толстого, Чернышевского. Он — совесть России, а за эту роль приходится платить. Он и платил.
Это была твердая, гордая жизнь. Лучшей памятью по Зиновьеву будут не слезы — надо жить так, как жил он: с сухими глазами, со сжатыми губами, с прямой спиной.
По смерти Александра Зиновьева у страны появилась внятная задача — быть достойной своего гражданина.