МАКСИМ КАНТОР
МОДИЛЬЯНИ
Герой мифа о Модильяни
- гений, умирающий от нищеты и туберкулеза, гордец, бросающий старику
Ренуару в ответ на поучение: "Надо писать женские бедра так, как будто
их ласкаешь" - "Для меня, мсье, не бедра главное". Герой мифа рвет свои
рисунки со словами: "Я не хочу трюков Пикассо". Миф - это истории о холстах,
обмененных на бутылку вина; мемуары Эренбурга; фильм "Монпарнас, 19" с
Жераром Филиппом в главной роли.
Парижская школа
20-х - как встреча на вокзале. Модильяни - итальянский еврей, Паскин -
болгарин, Сутин, Шагал, Цадкин - выходцы из России, Бранкузи - румын,
Хемингуэй и Эзра Паунд - американцы, Пикассо - испанец, Аполлинер - поляк,
Ривера - мексиканец, - кажется, нет ни одного с постоянной пропиской.
Слова Гертруды Стайн "все вы - потерянное поколение" были адресованы именно
им и очень точно характеризовали парижскую школу как тип социального поведения.
Неустроенная честность была ее основным эстетическим нормативом.
В поздних вещах каждый
их мастеров, распрощавшись со своей юностью, говорил о другом, постепенно
утверждаясь в мире и быте. Но ранние пейзажи Утрилло - это отчаянная меланхолия,
ранний Сутин - корявые признания беспризорника, ранний Пикассо - это отгороженный
от общества мир мансарды. Герой Модильяни - одиночка. Холсты Модильяни
- дневник кратких дружб и любовей. Он органически не мог написать модель,
которая ему не нравилась.
Модильяни не суждено
было пережить самого себя, как это случилось с Утрилло и Сутиным, измениться,
как Пикассо. Он остался наиболее последовательным выразителем духа мирового
парии - интеллектуального эмигранта, духа, которым сначала жили все они.
Чувство абсолютной обособленности, отдельного стояния никто из его современников
не осознал, а значит и не выразил столь явно.
Модильяни учился
скульптуре у Бранкузи, вырубил из песчаника несколько голов. В его рисунках
и холстах навсегда сохранилась суховатость материала, столь редкая в станковой
работе, тактильно напоминающая камень. Цвет Модильяни никогда не кричит,
как например, у Сутина, он не ярок, как у Пикассо, не откровенно витражен,
как у Шагала, - он всегда словно присыпан известкой или каменной пылью.
Суховатое прикосновение плоской кистью, без обилия лака, всегда в два
слоя по непросохшему маслу, сдержанное, не форсирующее мазок, напоминает
скорее работу каменотеса, чем живописца. Художник с похожим движением
руки, втирающим мазок в мазок коротким движением запястья, есть - это
Сезанн. Сходство не случайно: ранняя вещь Модильяни "Виолончелист" столь
буквально повторяет Сезанна, что говорить следует не о совпадении, а о
прямом ученичестве. Это тот особый звук краски - не текущей, но каменеющей,
- который мэтр из Экса называл "своим маленьким ощущением".
Сезанн писал крестьян
как горы, Модильяни писал обитателей мансард как статуи. Безмолвные и
безглазые герои выявляют итальянское происхождение мастера: вспоминаются
и портреты Возрождения, и римские бюсты. Скупая палитра, однообразие приемов,
отсутствие интереса к художественной моде - все достойно его великих предшественников.
Композиционный мотив всегда один - персонажу чуть тесно в холсте, но он
не жалуется - ему все равно. Он нарисован сдержанной рукой, без аффектации,
очень твердой и четкой линией, никогда - даже в овалах - не чувственной.
Каждый персонаж Модильяни - сомкнувший уста человек, переживающий молча.
Он никогда не победитель, часто проигравший. Застывшее горделивое презрение
вопреки условиям и условностям - римский стоицизм. Разумеется, Модильяни
был одиночкой и остался таковым поныне. С любым из героев искусства XX
века он родственен так же, как римский стоик с греческим гедонистом.