МАКСИМ КАНТОР

МОДИЛЬЯНИ

Герой мифа о Модильяни - гений, умирающий от нищеты и туберкулеза, гордец, бросающий старику Ренуару в ответ на поучение: "Надо писать женские бедра так, как будто их ласкаешь" - "Для меня, мсье, не бедра главное". Герой мифа рвет свои рисунки со словами: "Я не хочу трюков Пикассо". Миф - это истории о холстах, обмененных на бутылку вина; мемуары Эренбурга; фильм "Монпарнас, 19" с Жераром Филиппом в главной роли.

Парижская школа 20-х - как встреча на вокзале. Модильяни - итальянский еврей, Паскин - болгарин, Сутин, Шагал, Цадкин - выходцы из России, Бранкузи - румын, Хемингуэй и Эзра Паунд - американцы, Пикассо - испанец, Аполлинер - поляк, Ривера - мексиканец, - кажется, нет ни одного с постоянной пропиской. Слова Гертруды Стайн "все вы - потерянное поколение" были адресованы именно им и очень точно характеризовали парижскую школу как тип социального поведения. Неустроенная честность была ее основным эстетическим нормативом.

В поздних вещах каждый их мастеров, распрощавшись со своей юностью, говорил о другом, постепенно утверждаясь в мире и быте. Но ранние пейзажи Утрилло - это отчаянная меланхолия, ранний Сутин - корявые признания беспризорника, ранний Пикассо - это отгороженный от общества мир мансарды. Герой Модильяни - одиночка. Холсты Модильяни - дневник кратких дружб и любовей. Он органически не мог написать модель, которая ему не нравилась.

Модильяни не суждено было пережить самого себя, как это случилось с Утрилло и Сутиным, измениться, как Пикассо. Он остался наиболее последовательным выразителем духа мирового парии - интеллектуального эмигранта, духа, которым сначала жили все они. Чувство абсолютной обособленности, отдельного стояния никто из его современников не осознал, а значит и не выразил столь явно.

Модильяни учился скульптуре у Бранкузи, вырубил из песчаника несколько голов. В его рисунках и холстах навсегда сохранилась суховатость материала, столь редкая в станковой работе, тактильно напоминающая камень. Цвет Модильяни никогда не кричит, как например, у Сутина, он не ярок, как у Пикассо, не откровенно витражен, как у Шагала, - он всегда словно присыпан известкой или каменной пылью. Суховатое прикосновение плоской кистью, без обилия лака, всегда в два слоя по непросохшему маслу, сдержанное, не форсирующее мазок, напоминает скорее работу каменотеса, чем живописца. Художник с похожим движением руки, втирающим мазок в мазок коротким движением запястья, есть - это Сезанн. Сходство не случайно: ранняя вещь Модильяни "Виолончелист" столь буквально повторяет Сезанна, что говорить следует не о совпадении, а о прямом ученичестве. Это тот особый звук краски - не текущей, но каменеющей, - который мэтр из Экса называл "своим маленьким ощущением".

Сезанн писал крестьян как горы, Модильяни писал обитателей мансард как статуи. Безмолвные и безглазые герои выявляют итальянское происхождение мастера: вспоминаются и портреты Возрождения, и римские бюсты. Скупая палитра, однообразие приемов, отсутствие интереса к художественной моде - все достойно его великих предшественников. Композиционный мотив всегда один - персонажу чуть тесно в холсте, но он не жалуется - ему все равно. Он нарисован сдержанной рукой, без аффектации, очень твердой и четкой линией, никогда - даже в овалах - не чувственной. Каждый персонаж Модильяни - сомкнувший уста человек, переживающий молча. Он никогда не победитель, часто проигравший. Застывшее горделивое презрение вопреки условиям и условностям - римский стоицизм. Разумеется, Модильяни был одиночкой и остался таковым поныне. С любым из героев искусства XX века он родственен так же, как римский стоик с греческим гедонистом.