МАКСИМ КАНТОР
КОНЦЕПЦИЯ МИКЕЛАНДЖЕЛО

 

Концепцию Микеланджело сформулировать просто. Он принудил античность произвести на свет христианство - хотя в планы античности это не входило. Античность, собственно говоря, и так сделала предостаточно: в античном мире Христос родился - и это уже немало. Однако Микеланджело захотел, чтобы все античное наследие стало христианским, он, если можно так выразиться, колонизировал прошлое. Он соединил Ветхий Завет и античную мифологию, наделил Савоофа характеристиками Зевса, написал свою версию истории, и эта история оказалась подлинной. Во всяком случае, многие миллионы людей поверили, будто такая последовательность - то есть, не разъятая на части совершенная прямая, соединяющая мир Платона и мир неоплатоников - существует. Наличие такой прямой исторической перспективы, т.е. непосредственное указание из языческих веков на христианский мир, как на конечную инстанцию развития, является до известной степени смелым допущением (например, можно предположить, что императорский Рим был убежден в собственной самодостаточности) - однако время Микеланджело нуждалось в таком утверждении, так требовалось сказать. И Микеланджело сказал.

Не в меньшей степени, чем художником, он стал творцом истории: без Микеланджело невозможно представить не только историю искусства, но историю как таковую. Во всяком случае, версия Микеланджело была закреплена за Западной историей.

В Риме просторные языческие храмы попирают душные христианские катакомбы; незыблемые арки цезарей, термы и колизеи, дворцы власти и имперской силы делают еще меньше и уязвимее мученика за веру. Нигде христианство не чувствует себя столь уязвимым и беспомощным, как в соседстве с языческим великолепием. В таком городе, в таком окружении собор Святого Петра должен был не уступить Пантеону - ни куполом, ни масштабом, ни твердостью воли. Величие языческого Рима требовало равновеликого ответа. И герои росписи капеллы собора не уступают колоссам имперской истории. Микеланджело "титанизировал" Ветхий Завет. Он увидел немощных мучеников колоссами. Он прочел Ветхий Завет, как читают Илиаду, и показал, что путь духа не менее геройская стезя, чем дорога триумфатора. Он сделал святых античными атлетами и одухотворил мышцы. Он создал таких атлетов, каких не создавали ни Пракситель, ни Фидий. Микеланджело был хороший анатом, но в мире не найдется фигуры, где были бы развиты буквально все мышцы до мельчайшей, вопреки натуре он заставил проявиться каждый мускул, каждое сухожилие. Мощь распирает фигуры библейских старцев. Сила заставляет бугриться их спины - это духовная мощь и нравственная сила. Микеланджело создал такую породу людей, написал историю того рода, который соединил в себе античного героя и ветхозаветного праведника. Западный гражданин отныне может считать, что это - его родня, а сочиненная художником история - его история.

Именно поэтому в росписи Сикстинской капеллы пророки Ветхого Завета соседствуют с сивиллами античного мира. Именно поэтому Христос грозен, как Юпитер, поэтому в верхних люнетах Страшного суда ангелы несут не только крест, но и колонну, поэтому его пророки одновременно и боги Олимпа.

Статуя Моисея является символом Возрождения. Возрождение в трактовке Микеланджело - время самосознания Европы как исторического центра мироздания. Сознание цели и неотвратимость выбора читаются в глазах Моисея, отца народов, пастыря, одновременно напоминающего языческого бога, громовержца, и в соединении этих двух начал предвосхищающего образ Саваофа из росписи Капеллы. Ему суждено воплотить два противоречивых начала, слить их воедино. Ветхозаветный пророк предстает языческим царем - и это не компрометирует Завет, напротив: утверждает.

Краткая история христианства нуждалась в укреплении и законодательном обосновании. Христианскому мученику довольно сознания того, что он прав, он может быть уязвлен, это не мешает его вере. Однако христианской цивилизации мало веры, ей требуется мощь, и ей недостаточно сознания правоты, ей требуется право. Не просто понимание языческой истории как своих корней, но слияние ее с Ветхим заветом, но произведение христианского мира из синтеза Ветхого Завета и римского язычества, колонизация христианством великой языческой культуры - в этом пафос Ренессанса и задача Микеланджело.

Продолжая эту мысль, надо вспомнить Рабов Микеланджело, статуи которых должны были окружать папскую гробницу. Это и продолжение античности, и буквальное преображение ее. Эти фигуры вырываются из каменной глыбы так же, как христианство выходит из античного кокона. Недаром апостол Матфей почти неотличим от рабов - он в каменном плену, но выходит на свободу. Неимоверным усилием выходят эти фигуры к зрителю - чтобы стать образцом человека, чтобы явить миру лик победившей и уверенной в своих правах истины.

Этой специальной селекцией была выведена порода титанов - христиан Возрождения, порода, о которой говорили впоследствии много и хорошего, и дурного. Природа титана действительно двояка. История рода Гигантов, которую написал Микеланджело, стала историей Запада. Европоцентричная концепция истории, как ничто иное, оказала влияние на образы искусства. Исполинские фигуры Микеланджело родственны великанам Рабле; способ, каким могучее тело переходит во власть духа, использован Брейгелем в "Вавилонской башне", так похожей на Колизей и дворец Августа.

Предметом специального анализа могли бы стать цитаты из рельефов Гиберти на дверях флорентийского баптистерия, которые Микеланджело преобразовал в потолке Сикстинской капеллы, или его ранний Христос, пластикой напоминающий Вакха.

Дальнейшее развитие истории искусств только подтверждало правоту Микеланджело - осваивало начертанный им вектор. Интересны цитаты из Микеланджело в произведениях Нового времени. Голова мужчины из "Семьи на баррикадах" Домье есть буквальная реплика на голову пророка Иоиля, а "Плот Медузы" Жерико - рифма к ладье Харона из Страшного суда. Упругий клубящийся рисунок Микеланджело предвосхитил ту трактовку античной пластики, которую Новое время сформировало устами Делакруа: "От центра овалами". Поколения художников учились античности на Микеланджело (так же, впрочем, как и поколения историков видели античность глазами Возрождения). Делакруа и Домье эстетизировали его манеру рисунка, придав самоценность именно поиску, клубку линий, тогда как Микеланджело ценил точность и ясность. Замысел его был настолько прост и величествен, что не нуждался ни в многозначительности, ни в туманном выражении.

Непонятным, однако, остается скрытый драматизм Микеланджело. Многие подражатели перенимали этот надрыв, не вполне отдавая себе отчет, что же именно они копируют - какого рода экстатичность? Драма, безусловно, присутствует, но отчего она возникает не вполне ясно - разве победа и торжество столь уж драматичны? Микеланджело воспевает триумф - триумф веры, мощи, созидания, историчности - всего того, что сегодня ассоциируется с Западной идеей. Эта победа дается его героям ценой напряжения сил. Глядя на могучие тела его героев, испытываешь смутное беспокойство - тем более смутное, что причин для беспокойство быть не должно. Хаос преодолен, непрерывное движение истории восстановлено, западный проект утвержден законодательно - так что же волноваться? И, однако, волнение не отпускает - что-то не вполне хорошо, все не так прекрасно, как хотелось бы. Микеланджело - художник трагический, по надрыву и экстатичности его образов это представляется несомненным - однако его герои не ведают дефиниций добра и зла; христианские святые, они наделены равнодушной силой. Может ли происходить трагедия там, где добро и зло не рассматриваются, ввиду ничтожности масштабов этих субстанций? Герои Микеланджело слишком крупны, чтобы разглядеть мелкие невзгоды мелких людей - так где же трагедия? Ответ на это заложен в исторической структуре образа. Трагедия не в сиюминутном состоянии титана - она в его исторической перспективе, во внутреннем противоречии его бытия.

Христианизация античности, предпринятая Микеланджело с неизбежностью провоцировала и обратный процесс - паганизацию христианства. Невозможно приравнять силу духа к силе мускулатуры без опасения, что однажды огромный детина назовет себя наследником христианской морали на том основании, что у него трицепсы крупнее, чем у соседа.

От Рубенса до Родена, от Сикейроса до Неизвестного художники эксплуатировали концепцию Микеланджело. Укрупненные объемы, напыщенность и размах как-то соединились в сознании с масштабом замысла. Однако ни личная пассионарность, ни патетика не заменяют мировоззрения и чувства истории. В отсутствии же таковых титаны становятся культуристами. Более того, историческая концепция, защищающая культуризм, может легко выдать себя за адепта христианства. Более того, именно так она и будет восприниматься. Более того, именно в этом и состоит миссия христианской цивилизации, оппонирующей прежде всего христианству.

Мыслитель Родена столь много физических сил отдает раздумьям, что невольно возникает подозрение, что процесс думанья для него мучителен и непривычен. Этот парень рожден для больших дел, только вот думать ему несвойственно. Крупные мясистые тела Рубенса стремятся куда-то, порой даже ввысь, но от соседства облаков - небесной сущностью не напитываются. Атлеты соцреализма и Третьего Рейха, конечно, появились на свет из языческих времен, но то, римское, язычество уже было колонизировано христианством - и вполне отделить одно от другого достаточно сложно. В сущности, голливудский культурист - правомерный наследник концепции Микеланджело, как ни обидно это сознавать. Руководствуясь концепцией Микеланджело, исторический проект будет достраиваться сколь угодно долго - столько, сколько потребуется для силы, желающей присвоить себе духовный авторитет.

Как развивается дальнейшая жизнь титана - горы мышц, исполина духа, претендующего соединить в себе всю историю человечества - Микеланджело не знает. Как поведет себя титан, вырвавшись из каменной глыбы - совершенно непонятно. Вопрос можно сформулировать еще проще: что жизнеспособнее - исторический проект или собственно история? Микеланджело оставил практически все свои статуи незавершенными - так подчас кажется, если иметь в виду, что скульптор оставляет большую часть фигуры запрятанной в необработанный мрамор. Но рано или поздно титан освободится - что он будет делать? Его дальнейшая жизнь - воплощенная в трагедиях, преступлениях и войнах - абсолютная трагедия и драма. Драма эта, увы, касается уже не только Микеланджело, но и всего мира - в том числе и тех, кто не вправе считать себя наследниками произведенной исторической селекции. Будет ли предложенная концепция истории вполне христианской (то есть милосердной) или вполне языческой (то есть властной) художник предугадать не мог. Он сделал шаг необходимый, и, вероятно, чувствовал себя призванным сделать этот шаг, но ощущение трагедии и горя не покидали ни на минуту великого Микеланджело, певца победы и триумфа.